Однажды в декабре.
Укутанная в белоснежный тюль земля зимой напоминает невесту в её главный день, когда мечты становятся реальностью. Каждая девочка мечтает однажды облачиться во все белое, став чистой как горлица, возносящаяся к хрустальному льду голубого небосвода, туда, где огонь её сердца сольётся с ласкающим пламенем любящего её в ответ сердца.
В мечтах девочки идут по длинному проходу украшенной церкви, где к теплому запаху тающих свечей, словно оплакивающих уходящее в небытие детство, примешиваются сладкие ароматы духов, невидимыми волнами плывущие от шелковых платьев приглашенных дам.
Каждая видит свой идеальный день, её мечтой была зимняя свадьба в канун Рождества, когда звенящее ожидаение волшебного праздника соединится с торжеством её души, даруя свое благословение и обещание долгого, счастливого брака с тем единственным мальчиком, которому было отдано её сердечко в раннем детстве.
Мальчику в темном кадетском костюмчики, аккуратно причесанному, но стоило ему тряхнуть головой, как непослушные вихры белокурых волос рассыпались, падая на лоб, он жмурился, морщил нос, с досадой отбрасывал пряди, ему так хотелось быть взрослым, её красивый как мечта мальчик, мечта из сказок, читаемых старой няней.
Они редко виделись, их жизни текли рядом, но пересекались крайне редко, как только могут пересекаться жизни мальчика из кадетского корпуса и девочки из высшего сословия. Каждая их встреча случалась в канун Рождества, день, который с трепетом ждала она будучи девочкой, девушкой, женщиной, год от года не менялось одно, то чувство, окутывающее теплым коконом сердце, нашептывающее ему подбадривающие слова, убаюкивающие звуки сулящие чудеса, для нее чудом были их встречи.
Никогда ей не забыть тот день, когда она нетерпеливо перебирала маленькими ножками, обутыми в атласные туфли для танцев в самом тёмном углу бальной залы, спрятавшись в её полумраке от матери и сестер, вытягиваясь в струнку, она искала глазами своего единственного, того, к кому она поплывет навстречу, стоит ему протянуть ей руку, приглашая на танец. Наконец-то она стала достаточно взрослой, чтобы нарядиться в длинное платье, сделать взрослую прическу и предстать перед ним в лучшем свете, до того они были детьми, отделенными от взрослых в отдельный зал, где среди кучи маленьких детишек было не до танцев и робких взглядов украдкой, вернее, единственное, что они могли позволить себе робкие взгляды и улыбки, пританцовывающие в уголках губ.
В канун 1915 года ей было почти 17, она ждала своего принца, который придет и спасет её из темного плена темного угла бальной залы, в которую она была заточена по своей воле, взгляд зацепился за вихрь ворвавшихся в зал юнкеров, красивые молодые мальчишки в белых кителях, с румянцем на щеках от зимнего мороза, шлейфом за ними тянулись ароматы декабрьского снега, хвои, смеха и искр счастья, льющихся из глаз. Молодость прекрасна бесшабашностью и верой в то, что лучшее впереди, сегодня хорошо, но завтра будет лучше, завтра обязательно произойдет что-то волшебное. Большие надежды отчаянных мальчишек, надежды которых разобьются в одночасье одним зимнем днем, словно ёлочная игрушка ненароком сброшенная с ёлки, вглядись в крошечные кусочки стекла, рассыпанные по полу, увидишь непрожитые дни и жизни. Но все это в будущем, люди счастливы своим незнанием дней грядущих.
В канун 1915 года она дождалась своего первого пришлашения на тур вальса от того единственного, которого ждала, стоило ему протянуть ей руку, затянутую в белую перчатку, как на её щечках вспыхнул румянец, словно солнце приласкало бочок у наливного яблочка, глаза цвета фиалок, румянец, крохотный бантик губ, несмелая улыбка, совсем чуть, счастливый смех, вырвавшийся из груди, когда она вдруг поняла, какой он сильный, красивый и как хорошо ведет её в танце, право, ему не было равных в этой бальной зале, заполненной молодежью, за которой зорко присматривали матери и отцы.
Все её мечты становились реальностью, они летели вслед за музыкой, успевая перешептываться обо всем на свете, шутить, он сыпал милыми глупостями, столь приятными девичьему сердцу. Тот день она запомнила навсегда, никогда не забыть ей то ощущение, когда их руки соприкоснулись, и он повел её вслед за собой, чтобы не случилось потом, как бы не складывалась их жизнь, он всегда вел её за собой, задавая направляя, оберегая, даруя уверенность, рядом с ним она расцветала словно нежный яблоневый цветок в мае, лепестки его хрупки, аромат тонок, но он прекрасен в своей мимолетной красоте.
После были встречи под присмотром, помолвка с одобрения семей, дата свадьбы, до которой оставалось совсем немного, когда привычный вековой уклад огромной страны перевернулся с ног на голову, ее помолвка превратилась в мучительный, бесконечно длинный путь друг к другу, в котором было все, от ужаса сковавшего сердце, когда земля уходила из под ног. Не было больше ничего, кроме неизвестности, да, до того была война, но она шла где-то далеко, лишь эшелоны раненых и заполненные госпиталя говорили о том, что крушение не было внезапным, но из тех госпиталей её мать и тетки возвращались к горящему очагу родного дома, теперь возвращаться было некуда.
Уходя из родного дома, они , подобно многим забирали самое дорогое, фотографии, письма, драгоценности и тяжелый шлейф воспоминаний о жизни, которой словно не было, все они в одночасье стали людьми из ниоткуда. Первые дни она не знала где он, её красивый мальчик, которому отдано сердце и обещана жизнь. Что с ним. Пройдет много месяцев, прежде чем они встрется в маленькой комнате некогда огромного дома, комнате разделенной ситцевыми шторами. Сотни раз она порывалась написать письмо, но что писать, куда отправлять, ночами, вглядываясь в темноту, вслушивалась в себя, ища в своем сердце ответ, на единственный вопрос, жив ли он, сердце, должно было знать, кто если не оно, сердце молчало, словно самому сердцу было неясно почему оно не чувствет его, не слышит, страшась получить ответ, что его больше нет.
Те, кто разрушил их мир, вел жестокую, беспощадную игру, превратив жизни в одно ожидание, наказывая неизвестностью за любовь. Засыпая, она видела как он прижимается к её плечу, обнимает, смыкая плотный замок рук на груди, целуя в основание шеи, точно под завитком темных волос, выбившемся из прически. Сны страшили больше реальности. Наяву было легче, в заботах нового дня можно было спрятаться, не думать.
Она узнала его не сразу, не было в этом взрослом, худом мужчине ничего от того мальчишки, беззаботно кружившего её в танце, только руки и объятия остались прежними. Утопая в нем, жадно, ненасытно вдыхая его запах, новый, непривычный, почти неузнавыемый, она ощутила как непосильная ноша неизвестности упала с плеч, это был он, скозь тяжелые ноты табака, пота, дыма и пороха, пробивался запах хвои и отголосков зимней свежести.
Вдруг все стало неважно, разруха, неизвестность, рухнувший мир, вдохнув до полуобморока его всего, она поняла главную истину, он её мир , у них был этот день, этот миг. Он обнимал ее судорожно, порывисто, словно не верил, что она уцелела, прижимаясь к её волосам колючей щекой, шептал - пообещай мне хоть на мгновение, что будешь моей, будешь любить, у меня нет никого кроме тебя, нет больше ничего, кроме самого себя.
Не важно, все это не важно, ты только не исчезай больше, - бормотала она едва слышно, слова тонули в пропитанной пылью шинели. Его губы были холодными, поцелуи влажными, руки сильными, не контролируй силу, переломил бы её как тонкую яблоневую ветвь, они оба плакали, боясь разлуки, ужасаясь того, что могут больше не увидеться. Обхватив её маленькое, худенькое личико, с заострившимися скулами в рамку шершавых ладоней с пожелтевшими от табака пальцами, он покрывал её лоб, щеки, виски, все, до чего дотягивались губы быстрыми поцелуями, бормоча, - ты только уцелей, пожалуйства, уцелей. Времени на встречу было мало, она успела спрятать в карман его шинели конверт и кусок хлеба, обернутого в белый льняной платок.
В следующий раз они встретяться в канун Рождества, она станет его женой в маленькой церквушке, спрятавшейся от погромов, союз заключенный за тяжелыми, наглухо закрытыми дверями, невеста одетая в чудом сохранившееся бальное платье, то самое, в котором в свои 17 она впервые танцевала с ним, тонкие белые руки, сжимающие тающую восковую свечу, единственный источник тепла, тихое пение в глубине, её нареченный с поседевшими висками, красивый мальчик, чудом уцелевший её молитвами. Венчание в канун великого праздника, благославленное старым священником, переплетенные руки, обещание верности и неизвестность, в ту ночь она была самой счастливой в этом мире, мире разрушенном навсегда.
Спустя несколько дней, они вцепившись друг в друга, стояли на палубе корабля, уносивших их в неизвестность, туда где нет зимы, аромата снега, хвои и того зыбкого, незабываемого ощущения счастья, даруемого лишь теплом родительского дома. Зарывшись лицом в его обтрепанную шинель, она тихо, поскуливая оплакивала тех, кого не вернуть, детство, юность. Память услужливо рисовала картины той потерянной жизни, которая разбилась подобно сотни хрустальных бакалов из буфета матери, тонкое, пронзительное сопрано прозрачного стекла. Бокалы падали один за одним, цепляясь друг за друга витыми ножками, словно люди, тянущие за собой в бездну. Ни один бокал не уцелел, уйдя на высокой ноте, взлетевшей в воздух. В тот день она дала себе слово, что больше не будет плакать, слезы были выплаканы, пришло время бороться за жизнь, она не одна, они вместе, семья, двое, великая армия, как спустя много лет напишет один талантливый человек.
Она запомнит его теплые руки, обвивающиеся вокруг её нагого стана, жадные поцелуи обладания, колючую щетину, царапающюю нежную кожу, безмолвие. Слова не нужны, когда двое становятся единым целым, укутанные в его шинель, они были неразделимы во всех смыслах. В ту первую ночь она при тусклом свете огарка заметит маленькие круглые шрамы на его спине и несколько длинных шрамов вдоль левой руки, родинку под подбородком и то, как в миг удовольствия судорожно вздрагивает его кадык, губы сжимаются в полоску, до белизны, непокорный вихор падает на лоб и капля пота падает на ее щеку, словно слеза.
Чужая страна, чужой мир, необходимость выживать, устраиваться, искать свое место в стране, где их никто не ждал, первая коморка, ставшая жильем на долгое время, настолько маленькая, что в нее с трудом помещалась кровать и стол, за которым днями и ночами она шила на заказ, вдруг пригодились её умения шить и вышивать. Часто мысленно она благодарила свою няню, обучившую ремеслу тайком от матери. Её денег хватало на оплату комнаты, его заработка на еду и мелочи, они копили, надеясь однажды начать свое дело. Месяцы летели незаметно, в канун Рождества на её рабочий стол была водружена ёлка, украшенная самодельными игрушками. Тишина, рассекалась треском дров в печке, ароматом тающих свечей, хвои и снега, они оба помнили как пахнет снег.
Обнявшись, они сидели на кровати, укрытые шерстяным пледом, самым дорогим приобретением семьи, тихонечко напевая рождественские гимны, делясь воспоминаниями, не сговариваясь обходя те, в которых были дорогие сердцу люди, которых больше не в этом мире, но которые живы, пока жива память о них. Первое тихое Рождество за несколько лет, когда не надо бояться, молиться, шепча одно, сохрани и спаси. Он целовал её в основание шеи, где всё так же выбивался из прически непослушный локон темных волос.
Пройдут годы, прежде чем из комнатки они переедут в квартиру, она будет пархать из комнаты в комнату, из одной в другую, кто сказал, что нельзя танцевать в коридоре размером с носовой платок, она кружилась, прижимая к себе трехлетнюю дочь, - видишь, видишь, у нас получилось, своя квартира, наш дом,настоящий дом! Было в ней бесценное качество, присущее редко кому, видеть хорошее во всем, умение выживать , прогибаться, не ломаясь, он ошибся тогда, много лет назад, сравнив её с яблоневой веткой, она была гибким ивовым прутом, тонким, но прочным.
Вторую войну они встретили будучи взрослыми людьми с висками припрошенными инеем сидины, только теперь она ждала двоих, мужа и сына, оставшись в доме вдвоем с взрослой дочерью, их дом, дышавший семейным теплом, осиротел, когда мужчины ушли в неизвестность, в ночь накануне рождества, две худенькие женщины, потерянные в большом доме, доме, в котором все было устроено мужем и отцом, шептали простые, древние как мир слова, спаси и сохрани.
Бог был милостив к ним, вернув мужа и сына, сохранив семью. В ночь, когда её муж вновь был в их спальне, она вцепилась в него мертвой хваткой, смотря на него огромными распахнутыми глазами, жадно рассматривая его всего от белых седых висков, до кончиков ледяных пальцев, закусывая губу, видя новые шрамы, ей хотелось плакать, но глаза драло от сухости, слез не было, все они были выплаканы в тот день, когда она последний раз видела берег родной земли. Заключив в рамку тонких ладоней его лицо, покрытое колючей щетиной, она целовала, ласкала, прижималась лбом ко лбу, не было в этом мире никого дороже его, даже дети были после него, как бы она их не любила, но в него, в мальчишку, который жил внутри седого мужчины, смотревшего на нее тяжелым от желания и тоски взглядом, она проросла до основания, до глубины, в которой нет дна. Врут те, кто говорит, что с годами любовь угасает, сменяясь привычкой, её любовь разгоралась, в юности это был робкий, дрожащий огонек, с годами разгоревшийся в пламя. Переплетясь, став одним целым, они молчали, глядя на обгорающую свечу на подоконнике, свет, горящий для тех, кого нет, но кто жив в памяти и сердце.
Спустя сорок лет, она стояла у камина в канун Рождества, огонь ласкал теплом, вокруг огромной до потолка ёлки носились дети, внуки, дети и внуки друзей, детский смех, чистый как вода в горных ручьях, разносился по комнатам, закрывая глаза, она возвращалась в тот канун рождества, когда ей было почти 17, в тот темный угол бальной залы, где нетерпеливо притоптывая ножкой, она ждала своего красивого как мечта мальчика, юнкера в белом кителе, влетающем в зал с морозного воздуха, неса за собой аромат снега, хвои и счастья.
Её мальчик ставший судьбой. Тонкие руки в белых перчатках гладили края серебрянных рамок, с которых на нее смотрели любимые, дорогие сердцу люди. Ножки, обутые в удобные, но изящные туфли, пританцовывали под звуки музыки, сын и дочь танцевали со своими супругами, внуки носились вокруг ёлки, а она ждала, ждала своего единственного, мальчишку, в объятиях которого весь мир. - можно пригласить вас.
Маленький кивок головой, рука, аккуратно скользнувшая в руку, шаг, шаг, поворот, коридор во времени, в его глазах сияло счастье, то самое волшебство, покорившее девичье сердце раз и навсегда сорок лет назад.
|
